Узы страсти  - Юлия Рябинина

От этой мысли мой живот скрутил спазм. Дыши, дыши. Успокоиться нужно, успокоиться. А то ща начнет придираться. Он вообще в последнее время какой-то странный стал. Постоянно контролирует, где я, что я, с кем я. Достал. Что я ему, сестра, что ли? Вообще живу, потому что сам согласился. Да и не его одного эта квартира, они с Наташей ее вместе покупали. И наша с ней мама тоже давала деньги. Вспомнила про Наташу, и снова навалилась грусть. Бедная сестренка. Как же так получилось, что Димке уже два годика, а она его теперь никогда не увидит? Комок опять застрял в горле. Но нет, нет. Дышу. Слезы загоняю обратно в душу. Достаю из сумки влажные салфетки, протираю глаза. Ветер к вечеру поднялся еще сильнее. Он тут же холодом сковал кожу. Я прикрываю глаза, пусть. Пусть прогонит влагу.

Посидев еще немного, поднимаюсь домой. Только засунула ключ, дверь распахивается, и на пороге появляется Эдик. Пьяный вдрызг. Перегаром несет за версту.

– Ну, что? Нашалавилась? – брызжет слюной мне в лицо.

Я в непонятках стою, хлопаю глазами. Что такое-то творится? За что мне это сегодня?

– Эдик, ты чего? – не понимаю я.

Он хватает меня за локоть, затаскивает в квартиру, закрывает дверь. Кивает на цветы.

– Кто подарил? – как-то злобно спрашивает он, и я понимаю, что правду лучше не говорить.

– Да сама купила. У девчонки завтра День рождения, хочу подарить!

Он так пристально смотрит мне в глаза, что реально становится страшно.

– Это вместо того, чтобы давать Димке денег на каши и подгузники, ты тратишься на вот эту х@йню для какой-то девчонки? – он выхватывает цветы и бросает на пол. – Аля, ты что, вообще оборзела?

– Эдик, да что ты такое говоришь? Я и так почти всю зарплату отсылаю маме на Диму, а на остатки перекантовываюсь здесь. Зачем ты так? – на глаза от обиды наворачиваются слезы.

Я и так себе во всем отказываю. Помимо того, что все деньги отсылаю маме, так еще и продукты покупаю и счета оплачиваю. А он так говорит.

Снимаю плащ, хочу повесить его на вешалку, но Эдик его выхватывает и начинает обнюхивать. Я в шоке пялюсь на него.

– Ты же сказала, что была у подруги!

Я киваю головой, не в силах что-либо сказать.

– А почему тогда от плаща пахнет мужиком?

Я молча открываю и закрываю рот. Он кидает мне плащ в лицо.

– Где ты была? – хватает меня за плечи и вталкивает в стену.

Я задыхаюсь от боли.

– Где? – рычит он.

– У Лены, я была у Лены, – плачу я, а он тыкает мне под нос плащ.

– А это кто, Лена твоя так воняет?

Отрицательно мотаю головой.

– Не знаю, может… папины вещи так пахнут…

Видимо, его пьяный мозг обрабатывал услышанную информацию. Он меня так же резко отпустил, как до этого жахнул об стену, я чуть не упала.

– Че не позвонила-то? Я тут сижу, жду тебя. Не хаваю, винца прикупил, – поворачивается на кухню. – Пойдем есть.

Что, что это только что было? Я поднимаюсь и с трясущимися коленками иду за ним. Сажусь за стол. Он наливает мне стопку водки.

– Вино попил. Надо вовремя возвращаться домой. Давай выпьем за дружбу, – поднимает он стопарь.

Я не хочу, но вижу в его взгляде какую-то угрозу. Поднимаю рюмку, чокаюсь с ним и отпиваю чуть-чуть. Нос и рот обжигает запах спирта, хватаю кусочек колбасы, засовываю в рот.

– Я, знаешь, что хочу тебе сказать, котенок? – заплетающемся языком говорит он.

Котенком он меня называл с первой нашей встречи. Наташа всегда шутила над этим прозвищем, что они подобрали меня, как котенка, и вот Эдичку, ее Эдичку я заменяю домашнее животное. Мне тогда было шестнадцать, я приехала учиться, ну и они меня взяли к себе, чтобы не тратить лишние деньги на съем квартиры. Я так радовалась…

– Наташки уже нету почитай как два года. Ты почти доучилась, что собираешься делать дальше?

Понимаю, что этот вопрос он мне задает не просто так, видимо, у него есть уже какие-то предположения.

– Ну, я пока не решила, – отвечаю тихим голосом. – Чтобы не мешать тебе, буду снимать квартиру.

Он обдал меня ледяным взглядом. Так и думала, что нужно было помолчать, что-то не так.

– А ты мне и не мешаешь, – каждое слово дается ему с трудом, я вижу, как он сдерживает себя, руки сжали вилку так, что кажется, бедный металл не выдержит его натиска. – Ты что, хочешь Димку лишить денег?

– Нет, Эдик, что ты? – я выдохнула, он просто переживает за Диму. – Я так же каждый месяц буду им с мамой переводить деньги, только, наверное, сама. Мы пореже будем встречаться. Хочу квартиру снять поближе к работе, – разоткровенничалась я.

Дура, дура тупая.

Эдик со всей силы стукнул кулаком по столу.

– Никуда ты не уйдешь, поняла?

Сижу молчу, не знаю, как реагировать.

–Ты меня поняла? – орет он.

Я киваю, встаю из-за стола и пячусь в комнату, закрываю дверь.

– Будешь жить здесь, со мной, – слышу, как он орет с той стороны.

Я защелкиваю замок. И падаю в подушку лицом, начинаю плакать. Да что же за день-то такой! Что со мной происходит? Что я сделала не так?

Засыпаю, даже не раздевшись.

Среди ночи меня будит стук в дверь. Я молчу. Лежу, не шевелюсь. Снова стук. Дыхание замирает. Потом дергается ручка. И громкий удар по косяку заставляет подпрыгнуть на кровати.

– Моя, – шипит Эдик снаружи.

Меня пробивает страх от кончиков ногтей на ногах до кончиков волос на голове. Что с ним творится, я не могу понять. Скидываю брюки, встаю и чувствую боль между ног. Блин, почему, почему нельзя завыть, а? Ведь так хочется. Как теперь вести себя на работе, может, полное безразличие?

Смотрю на часы. Три ночи. Крадусь к двери и возношу благодарность Наташе за то, что поселила меня в комнате, где стоит старая совдэповская дверь. Помню, как она ходила страдала, что не может ее заменить, потому что никто не берется. Она была вварена или заложена какими-то уголками, и все мастера загибали либо слишком кругленькую сумму за ее установку, либо просто не брались. Но все-таки она нашла мастера. Уже договорились с ним, в какой день он придет, но Наташку увезли в роддом. Начались схватки. И больше она не вернулась обратно. Я с горечью вздохнула. Прислушалась. За дверью было тихо.

Утром открыл один глаз и чуть не расшиб о стену гребаный телефон с его назойливым будильником. И так всю ночь почти не спал, а тут и утром не дал поспать этот трезвон.

Поворачиваюсь на спину. В мозгу засел один вопрос – зачем она это сделала? Но сколько бы ни искал ответа, так его и не нашел.